Читатель, будь ты сам судьею, Кто ж в этом виноват?
Книга шестая
Волки пастухи
Волк, близко обходя пастуший двор И видя, сквозь забор, Что́, выбрав лучшего себе барана в стаде, Спокойно Пастухи барашка потрошат, А псы смирнехонько лежат, Сам молвил про себя, прочь уходя в досаде: «Какой бы шум вы все здесь подняли, друзья, Когда бы это сделал я!»
Кукушка и горлинка
Кукушка на суку печально куковала. «Что, кумушка, ты так грустна?» Ей с ветки ласково Голубка ворковала: «Или о том, что миновала У нас весна И с ней любовь, спустилось солнце ниже, И что к зиме мы стали ближе?» — «Как, бедной, мне не горевать?» Кукушка говорит: «Будь ты сама судьею: Любила счастливо я нынешней весною, И, наконец, я стала мать; Но дети не хотят совсем меня и знать: Такой ли чаяла от них я платы! И не завидно ли, когда я погляжу, Как увиваются вкруг матери утяты, Как сыплют к курице дождем по зву цыпляты: А я, как сирота, одним-одна сижу, И что́ есть детская приветливость – не знаю».— «Бедняжка! о тебе сердечно я страдаю; Меня бы нелюбовь детей могла убить, Хотя пример такой не редок; Скажи ж – так-стало, ты уж вывела и деток? Когда же ты гнездо успела свить? Я этого и не видала: Ты всё порхала, да летала».— «Вот вздор, чтоб столько красных дней В гнезде я, сидя, растеряла: Уж это было бы всего глупей! Я яица всегда в чужие гнезды клала».— «Какой же хочешь ты и ласки от детей?» Ей Горлинка на то сказала.
Отцы и матери! вам басни сей урок. Я рассказал ее не детям в извиненье: К родителям в них непочтенье И нелюбовь – всегда порок; Но если выросли они в разлуке с вами, И вы их вверили наемничьим рукам: Не вы ли виноваты сами, Что в старости от них утехи мало вам?
Гребень
Дитяти маменька расчесывать головку Купила частый Гребешок. Не выпускает вон дитя из рук обновку: Играет иль твердит из азбуки урок; Свои всё кудри золотые, Волнистые, барашком завитые И мягкие, как тонкий лен, Любуясь, Гребешком расчесывает он. И что́ за Гребешок? Не только не теребит, Нигде он даже не зацепит: Так плавен, гладок в волосах. Нет Гребню и цены у мальчика в глазах. Случись, однако же, что Гребень затерялся. Зарезвился мой мальчик, заигрался, Всклокотил волосы копной. Лишь няня к волосам, дитя подымет вой: «Где Гребень мой?» И Гребень отыскался, Да только в голове ни взад он, ни вперед: Лишь волосы до слез дерет. «Какой ты злой, Гребнишка!» Кричит мальчишка. А Гребень говорит: «Мой друг, всё тот же я; Да голова всклокочена твоя». Однако ж мальчик мой, от злости и досады, Закинул Гребень свой в реку: Теперь им чешутся Наяды.
Видал я на своем веку, Что так же с правдой поступают. Поколе совесть в нас чиста, То правда нам мила и правда нам свята, Ее и слушают, и принимают: Но только стал кривить душей, То правду дале от ушей. И всякий, как дитя, чесать волос не хочет. Когда их склочет.
Скупой и курица
Скупой теряет всё, желая всё достать. Чтоб долго мне примеров не искать, Хоть есть и много их, я в том уверен; Да рыться лень: так я намерен Вам басню старую сказать.
Вот что́ в ребячестве читал я про Скупого. Был человек, который никакого Не знал ни промысла, ни ремесла, Но сундуки его полнели очевидно. Он Курицу имел (как это не завидно!), Котора яица несла, Но не простые, А золотые. Иной бы и тому был рад, Что понемногу он становится богат; Но этого Скупому мало, Ему на мысли вспало, Что, взрезав Курицу, он в ней достанет клад. И так, забыв ее к себе благодеянье, Неблагодарности не побоясь греха, Ее зарезал он. И что же? В воздаянье Он вынул из нее простые потроха.
Две бочки
Две Бочки ехали; одна с вином, Другая Пустая. Вот первая – себе без шуму и шажком Плетется, Другая вскачь несется; От ней по мостовой и стукотня, и гром, И пыль столбом; Прохожий к стороне скорей от страху жмется, Ее заслышавши издалека. Но как та Бочка ни громка, А польза в ней не так, как в первой, велика.
Кто про свои дела кричит всем без умо́лку, В том, верно, мало толку, Кто де́лов истинно, – тих часто на словах. Великий человек лишь громок на делах, И думает свою он крепку думу Без шуму.
Алкид
Алкид {Алкид – Геракл, сын Зевса и Алкмены, любимый герой древнегреческих сказаний, совершивший ряд чудесных подвигов.}, Алкмены сын, Столь славный мужеством и силою чудесной, Однажды, проходя меж скал и меж стремнин Опасною стезей и тесной, Увидел на пути, свернувшись, будто ёж Лежит, чуть видное, не знает, что такое. Он раздавить его хотел пятой. И что ж? Оно раздулося и стало боле вдвое. От гневу вспыхнув, тут Алкид Тяжелой палищей своей его разит. Глядит, Оно страшней становится лишь с виду: Толстеет, бухнет и растет, Застановляет солнца свет, И заслоняет путь собою весь Алкиду. Он бросил палицу и перед чудом сим Стал в удивленьи недвижим. Тогда ему Афина вдруг предстала. «Оставь напрасный труд, мой брат!» она сказала: «Чудовищу сему название Раздор. Не тронуто, – его едва приметит взор;
Но если кто с ним вздумает сразиться,— Оно от браней лишь тучнее становится, И вырастает выше гор».
Апеллес {Апеллес – знаменитый древнегреческий живописец.} и осленок
Кто самолюбием чрез-меру поражен, Тот мил себе и в том, чем он другим смешон; И часто тем ему случается хвалиться, Чего бы должен он стыдиться.