Так души низкие, будь знатен, силен ты, Не смеют на тебя поднять они и взгляды; Но упади лишь с высоты: От первых жди от них обиды и досады.
Муха и пчела
В саду, весной, при легком ветерке, На тонком стебельке Качалась Муха, сидя,
И, на цветке Пчелу увидя, Спесиво говорит: «Уж как тебе не лень С утра до вечера трудиться целый день! На месте бы твоем я в сутки захирела. Вот, например, мое Так, право, райское житье! За мною только лишь и дела, Летать по балам, по гостям: И молвить, не хвалясь, мне в городе знакомы Вельмож и богачей все домы. Когда б ты видела, как я пирую там! Где только свадьба, именины,— Из первых я уж верно тут. И ем с фарфоровых богатых блюд, И пью из хрусталей блестящих сладки вины, И прежде всех гостей Беру, что вздумаю, из лакомых сластей; Притом же, жалуя пол нежной, Вкруг молодых красавиц вьюсь И отдыхать у них сажусь На щечке розовой иль шейке белоснежной».— «Всё это знаю я», ответствует Пчела: «Но и о том дошли мне слухи, Что никому ты не мила, Что на пирах лишь морщатся от Мухи, Что даже часто, где, покажешься ты в дом, Тебя гоняют со стыдом».— «Вот», Муха говорит: «гоняют! Что́ ж такое? Коль выгонят в окно, так я влечу в другое».
Змея и овца
Змея лежала под колодой И злилася на целый свет; У ней другого чувства нет, Как злиться: создана уж так она природой. Ягненок в близости резвился и скакал; Он о Змее совсем не помышлял. Вот, выползши, она в него вонзает жало: В глазах у бедняка туманно небо стало; Вся кровь от яду в нем горит. «Что сделал я тебе?» Змее он говорит.— «Кто знает? Может быть, ты с тем сюда забрался, Чтоб раздавить меня», шипит ему Змея: «Из осторожности тебя караю я».— «Ах, нет!» он отвечал, – и с жизнью тут расстался.
В ком сердце так сотворено, Что дружбы, ни любви не чувствует оно И ненависть одну ко всем питает, Тот всякого своим злодеем почитает.
Котел и горшок
Горшок с Котлом большую дружбу свел, Хотя и познатней породою Котел, Но в дружбе что за счет? Котел горой за свата; Горшок с Котлом за-панибрата; Друг бе́з друга они не могут быть никак; С утра до вечера друг с другом неразлучно; И у огня им порознь скучно; И, словом, вместе всякий шаг, И с очага и на очаг. Вот вздумалось Котлу по свету прокатиться, И друга он с собой зовет; Горшок наш от Котла никак не отстает И вместе на одну телегу с ним садится. Пустилися друзья по тряской мостовой, Толкаются в телеге меж собой. Где горки, рытвины, ухабы — Котлу безделица; Горшки натурой слабы: От каждого толчка Горшку большой наклад; Однако ж он не думает назад, И глиняный Горшок тому лишь рад, Что он с Котлом чугунным так сдружился. Как странствия их были далеки, Не знаю; но о том я точно известился, Что цел домой Котел с дороги воротился, А от Горшка одни остались черепки.
Читатель, басни сей мысль самая простая: Что равенство в любви и дружбе вещь святая.
Дикие козы
Пастух нашел зимой в пещере Диких Коз; Он в радости богов благодарит сквозь слёз; «Прекрасно», говорит: «ни клада мне не надо, Теперь мое прибудет вдвое стадо; И не доем и не досплю, А милых Козочек к себе я прикормлю, И паном заживу у нас во всем полесье. Ведь пастуху стада, что́ барину поместье: Он с них оброк волной берет; И масла и сыры скопляет. Подчас он тож и шкурки с них дерет: Лишь только корм он сам им промышляет, А корму на зиму у пастуха запас!» Вот от своих овец к гостям он корм таскает; Голубит их, ласкает; К ним за день ходит по сту раз; Их всячески старается привадить. Убавил корму у своих, Теперь, покамест, не до них, И со своими ж легче сладить: Сенца им бросить по клочку, А станут приступать, так дать им по толчку, Чтоб менее в глаза совались. Да только вот беда: когда пришла весна, То Козы Дикие все в горы разбежались, Не по утесам жизнь казалась им грустна; Свое же стадо захирело И всё почти переколело: И мой пастух пошел с сумой, Хотя зимой На барыши в уме рассчитывал прекрасно.
Пастух! тебе теперь я молвлю речь: Чем в Диких Коз терять свой корм напрасно, Не лучше ли бы Коз домашних поберечь?
Соловьи
Какой-то птицелов Весною наловил по рощам Соловьев. Певцы рассажены по клеткам и запели, Хоть лучше б по лесам гулять они хотели: Когда сидишь в тюрьме, до песен ли уж тут? Но делать нечего: поют, Кто с горя, кто от скуки. Из них один бедняжка Соловей Терпел всех боле муки: Он разлучен с подружкой был своей. Ему тошнее всех в неволе. Сквозь слез из клетки он посматривает в поле; Тоскует день и ночь; Однако ж думает: «Злу грустью не помочь: Безумный плачет лишь от бедства, А умный ищет средства, Как делом горю пособить; И, кажется, беду могу я с шеи сбыть: Ведь нас не с тем поймали, чтобы скушать, Хозяин, вижу я, охотник песни слушать.
Так если голосом ему я угожу, Быть может, тем себе награду заслужу, И он мою неволю окончает». Так рассуждал – и начал мой певец: И песнью он зарю вечерню величает, И песнями восход он солнечный встречает. Но что же вышло наконец? Он только отягчил свою тем злую долю. Кто худо пел, для тех давно Хозяин отворил и клетки и окно И распустил их всех на волю; А мой бедняжка Соловей, Чем пел приятней и нежней, Тем стерегли его плотней.
Голик
Запачканный Голик попал в большую честь — Уж он полов не будет в кухнях месть: Ему поручены господские кафтаны (Как видно, слуги были пьяны). Вот развозился мой Голик: По платью барскому без устали колотит И на кафтанах он как будто рожь молотит, И подлинно, что труд его велик. Беда лишь в том, что сам он грязен, неопрятен. Что́ ж пользы от его труда? Чем больше чистит он, тем только больше пятен.