«Ты ль это, Буало?.. Какой смешной наряд! Тебя узнать нельзя: совсем переменился!» – Молчи! Нарочно я Графовым нарядился; Сбираюсь в маскерад.
<П. Н. Львовой>
Счастливы басенки мои в руках твоих, Люби и жалуй их, И если иногда стихи мои не гладки, Читая их в кругу друзей под вечерок, Улыбкою своей ты скрадь их недостатки; И слабые стихи в устах красавиц сладки — Так мил нам на груди у них простой цветок.
<Е. П. Полторацкой> {Е. П. Полторацкая – родственница Е. М. Олениной, жены А. Н. Оленина.}
За милую прелестну кружку, Которой отвожу свою от жажды душку, С которой только что не сплю И так люблю, Как маленький дитя игрушку.
<Эпиграмма на Д. И. Хвостова>
Полезен ли другим о басне сей урок — Не знаю, а творцу бедняжке он не впрок!
<Эпиграмма рецензенту поэмы «Руслан и Людмила»>
Напрасно говорят, что критика легка. Я критику читал Руслана и Людмилы Хоть у меня довольно силы, Но для меня она ужасно как тяжка!
<Отрывок из «Одиссеи»>
Мужа поведай мне, муза, мудрого странствия многи, Им понесенны, когда был священный Пергам испровергнут. Много он видел градов и обычаев разных народов; Много, носясь по морям, претерпепел сокрушений сердечных. Пекшися всею душой о своем и друзей возвращенье. Но не спас он друзей и сподвижников, сколько ни пекся. Сами они от себя и своим безрассудством погибли Буйные! – Тучных волов они высокого солнца Пожрали – он навек обрек их не видеть отчизны. Ты, богиня и Диева {Дий – Зевс, царь богов.} дщерь, нам всё то поведай. Все уж иные, кого не постигла горькая гибель, В домы свои возвратились, войны набежавши и моря. Он лишь один, по отчизне тоскуя и верной супруге, Властью удержан был сильной, божественной нимфы Калипсы. В утлых прекрасных пещерах – она с ним уз брачных желала. Год же когда совершился и новое лето настало, Боги тогда присудили в отчизну ему возвратиться, В область Итаку – и тут не избегли трудов и злосчастий Он и дружина его; боги все к нему умилились. Только Посейдон один гневен жестоко был к Одиссею, Мужу божественну, доколь не вступил он на землю. Но тогда был Посейдон далеко в стране ефиопов. Два ефиопских народа земли на концах обитают. Тамо, где солнце восходит, и там, где солнце нисходит. Жертвами тучных волов и богатой стотельчною жертвой Он от них услаждался, – боги же купно другие Были тогда на Олимпе, в чертогах могущего Дия.
<В. П. Ушаковой>
Варвара Павловна! Обласканный не по заслугам, И вам и вашим всем подругам Крылов из кельи шлет поклон, Где, мухою укушен он, Сидит, раздут, как купидон — Но не пафосский и не критский {Пафос и Крит – острова в древней Греции, славившиеся культом богини любви Афродиты.}, А иль татарский, иль калмыцкий. Что ж делать?… надобно терпеть!.. Но, чтоб у боли сбавить силы, Нельзя ль меня вам пожалеть?.. Вы так добры, любезны, милы;— Нельзя ль уговорить подруг, Чтоб вспомнить бедного Крылова, Когда десерт пойдет вокруг?.. Поверьте, он из ваших рук Лекарством будет для больнова.
Три поцелуя
В осенний темный вечер, Прижавшись на диване, Сквозь легкий сон я слушал, Как ветры бушевали; Вот вдруг ко мне подкрались Три девушки прекрасны: Какую бы с ним шутку Сыграть? – они шептали. Прекрасную сыграем,— Одна из них сказала,— Но прежде мы посмотрим, Довольно ль спит он крепко: Пусть каждая тихонько Сонливца поцелует, И, если не проснется, Я знаю, что с ним делать.— Тут каждая тихонько Меня поцеловала И что ж! – Какое чудо! Куда осенний холод, Куда и осень делась! Мне точно показалось, Что вновь весна настала, И стал опять я молод!
<Ест Федька с водкой редьку…>
Ест Федька с водкой редьку, Ест водка с редькой Федьку.
<Се Александр, краса царей…>
Се Александр, краса царей, Царь по рождению России, им блаженной, По доблести ж своей Достойный быть царем вселенной.
Алексею Николаевичу Оленину (при доставлении последнего издания басен)
Прими, мой добрый Меценат, Дар благодарности моей и уваженья. Хоть в наш блестящий век, я слышал, говорят, Что благодарность есть лишь чувство униженья; Хоть, может быть, иным я странен покажусь, Но благодарным быть никак я не стыжусь И в простоте сердечной Готов всегда и всем сказать, что, на меня Щедрот монарших луч склоня, Ленивой музе и беспечной Моей ты крылья подвязал. И, может, без тебя б мой слабый дар завял Безвестен, без плода, без цвета, И я бы умер весь для света. Но ныне, если смерть мою переживу, Кого, коль не тебя, виной в том назову?
При мысли сей, мое живее сердце бьется. Прими ж мой скромный дар теперь И верь, Что благодарностью, не лестью он дается.
Эпитафия
Как утром на цветах весенняя роса. Едва она на сей земле блеснула, С улыбкою на здешний мир взглянула И вознеслась к себе на небеса.
<Эпиграмма на Г. П. Ржевского>
Мой критик, ты чутьем прославиться хотел, Но ты и тут впросак попался: Ты говоришь, что мой герой<…….> Ан нет, брат, он<…….>
<Про девушку меня идет худая слава…>
Про девушку меня идет худая слава, Что будто я весьма дурного нрава И будто вся моя забава Людей расценивать и насмех подымать.— Коль правду говорить, молва такая права: Люблю, где случай есть, пороки пощипать. (Всё лучше-таки их немножко унимать). Однако ж здесь, я сколько ни глядела, Придраться не к чему, а это жаль;– без дела Я право уж боюсь, чтоб я не потолстела. Какое ж диво в том?— Для добрых только ваш гостеприимен дом, И вы одним своим небесным взором Прочь гоните порок со всем его прибором. Так! вижу только я здесь радость, игры, смех; А это не порок, спросите хоть у всех. К чему ж мне попусту на ссору накупаться И злые выпускать стихи? Нет, нет, пора уняться; А то еще меня осудят женихи, И придет век мне в девушках остаться. Брюзжала я – теперь хочу налюбоваться, Что есть завидная семья, Великая и славою и властью, И в ней приют семейственному счастью. Так, на нее любуясь, я Живущим в хижине сказала б справедливо: Живите как живут в семье прекрасной сей; И даже в хижине своей Вы рай увидите и будете счастливы.