О ты, которого разумным закрестили И титлом знатока публичного почтили; О ты, который нам явил пример собой, Что может человек доволен быть судьбой И ездить четверней по правилу в карете, Приметным быть глупцом во всем ученом свете И чести знак таскать у левого ребра, Когда имеет он довольно серебра; Скажи, великий муж! поведай нам без лести: Какою выслугой дошел к такой ты чести, Что, к удивлению знакомых всех людей, Ты можешь мучить вдруг четверку лошадей? Когда б ты был женат, то я бы почитал, Что ты достоинство рогами поймал; Но ты, хотя с тех пор сбираешься жениться, Как мог в десяток вдруг порядочно влюбиться; Однако всё еще поныне не женат, То, следственно, еще поныне не рогат. Я слышал, красотой найти путь к счастью можно, Но ты судьбой скроен не так-то осторожно. То правда, иногда с умом выходят в честь; Но ты доныне трех не можешь перечесть: За что же столько ты счастлив, чиновен, знатен? Неужели за то, что твой тупей приятен? Никак путей твоих понять я не могу.— Постой, авось либо скажу и не солгу. Подумаю, в родню твою высоку глядя, Конечно, этому причиною твой дядя.
К реке М…
Резвися, речка дорогая; Играй, мой кроткий, милый друг! Водой блестящей окропляя Душистый, бархатный сей луг. Катись кристальною струею С моей сердечною слезою, Сверкая в мягкой мураве! А я, старинку вспоминая И ею дух мой услаждая, Простую песнь спою тебе.
Страна родная, драгоценна, Тебя я буду помнить век! Где юность райская, бесценна, Являла тысячи утех; В объятьях матери где нежных Не проливал я токов слезных, Где чистой радостью дышал; Душой где страсти не владели, Глаза везде невинность зрели, Где я в забавах утопал!— Румяной, розовой зарею Когда алели облака, Когда брильянтовой росою Кропились пестрые луга; Я бегал в рощах ароматных, Под сению берез прохладных, Где пел мне песню соловей, Где для меня журчал ручей; Где всё со мною восхищалось, Где всё со мною улыбалось; Летал – и зефир легкокрылый За мною вслед порхал, Оставя свой цветочек милый, В кудрях резвился и жужжал. Когда я жаром утомлялся, Тогда к твоим брегам бежал; В прохладны волны погружался И в них отраду обретал. Весенний как цветок прекрасный Живится утренней росой, И вновь свой запах он приятный Льет в свежем воздухе струей: Так дух мой, снова оживленный, Приятны чувства изливал; И я, тобою прохлажденный, Всю цену жизни ощущал.— Как белый чистый голубок Весной летит с ветвистой липки, Как легкий тихий ветерок,— Так я летел в свой терем светлый, Где улыбалися забавы, Где просто было, без прикрас, Без роскоши – сердец отравы, Приятно, чисто, без убранств; И где любовь меня встречала С горячею в глазах слезой, Где радость нежно обнимала, Где счастлив был я сам собой! Куда же дни златые скрылись? Невинные, блаженны дни!— Забава, радость удалились: Остались горести одни.— Скажи мне, речка дорогая! В брегах цветущих протекая, Не унесла ль ты их с собой? Их нет – и солнце не сияет; Терзается мой дух тоской! Их нет – и эхо воздыхает Уныло по лесам со мной!
Жалобы отчаянной
Тиран! на то ли ты родился, Чтобы взглянуть раз и – пленить! На то ли огнь любви разлился В груди моей, чтоб слезы лить? Тиран, на то ли ты родился? Когда б я это прежде знала, Страшилась бы твоих оков: В тебе я счастье полагала Ты был моя душа, мой бог! Когда б я это прежде знала! Но, ах! и птичка погибает, Не зная хитрости сетей; Томится, рвется, умирает! Скажите ж, как бежать людей? И птичка в сети попадает. Пусть грозный страшный гром раздастся И грудь неверну поразит!.. Увы! как бедной мне остаться; Меня воспоминанье умертвит — Пускай, пускай тиран живет!
Песня (С французской «Petits chagrins de temps en temps»)
Печали малые даны,— Чтоб радостям придать цены; Нередко о пустом, случится, Сердечко бедное крушится, В тоске, в слезах лишается утех, А после всё выходит смех. Девица, страстию горя И тайне сердца изменя, Признанье в бездну скрыть желает И за порок его считает; В тоске, в слезах лишается утех. А после всё выходит смех. У Лизы милых боле нет; Сестра – вдова в шестнадцать лет; Скучают обе жить на свете, И смерть одна у них в предмете; В тоске, в слезах лишаются утех, А после всё выходит смех.
Общая надгробная
Прохожий, посмотри: вот у сего пригорка Ленивец схоронен, а подле Тараторка.
<Эпитафия>
Здесь бедная навек сокрыта Тараторка — Скончалась от насморка.
<на Наполеона>
Любви Марбефовой {Луи-Шарль Рене де Марбеф (1736–1788 гг.) – главный комендант Корсики, покровительствовавший Бонапартам;} с Летицией {Летиция Бонапарт – мать Наполеона.} приплод, Досель был Герострат, стал ныне скороход, С тех пор как русскую страну господь спасая, Кутузовым сменить благоволил Барклая, А чтобы русский нос не слишком поднимал, Бог адмирала дал {Адмирал – П. В. Чичагов, которого обвиняли в том, что он упустил Наполеона при переходе его через Березину (см. басню Крылова «Щука и кот» и примечания к ней).}.
Эпитафия
Под камнем сим лежит прегнусный корсиканец, Враг человечества, враг бога, самозванец, Который кровию полсвета обагрил, Все состоянии расстроил, разорил, А, наконец, и сам для смертных всех в отраду Открыл себе он путь через Россию к аду.
<на маршала Нея>
Французский маршал Ней В Можайске принцем возвеличен. И прежде был Можайск отличен Породою свиней.